Книга единая — избранные главы.

КНИГА ЕДИНАЯ

Моисеев В.В. Аннотация

Земное и неземное. Книга первая.

Эта книга о приключениях на земле, под водой и в воздухе. Это книга о Ростиславе Евгеньевиче Алексееве, создателе нового направления в развитии скоростного транспорта, выдающемся конструкторе судов на подводных крыльях, экранопланов и его команде. Эта книга о том золотом времени, когда люди уже летали. Книга о летающих нижегородцах.

Предисловие

Летающие люди и летательные аппараты во все времена вызывали повышенный интерес в обществе. Вспомните Леонардо да Винчи, картину средневекового художника Гои «Летающие люди», российского деспота Ивана Грозного, повелевшего первому летателю на Руси отрубить голову, а крылья после божественной литургии сжечь. Вспомните летающего человека, с которого началась вся современная авиация — Отто Лилиенталя.
В копилку науки о полётах внесли свой вклад не только легендарные летающие нижегородцы Пётр Нестеров, Валерий Чкалов, Ростислав Алексеев. В народе накапливаются знания по практической аэродинамике и от рядовых летателей. Погиб парашютист в Балахне, погиб парапланерист в парке Швейцария на реке Оке. Эти жертвы не напрасны. Техника полётов постоянно совершенствуется.
Автор книги конструктор Владимир Моисеев пишет о многих летающих нижегородцах, но ключевой фигурой в ней является всё-таки Ростислав Евгеньевич Алексеев, в команде которого автору посчастливилось поработать.
Доктор технических наук, лауреат Ленинской и Государственных премий Р.Е.Алексеев является создателем скоростных судов на подводных крыльях и экранопланов первого поколения. В труднейших условиях он начал успешно создавать и экранопланы второго поколения, экранопланы типа «летающее крыло».
Сам автор книги в своё время занимался многими опасными видами спорта. Горные лыжи, парашютный спорт, полёты на планирующих парашютах, буксируемых над землёй или водой, подводное плавание, дельтапланерный спорт, испытания новых скоростных амфибий, испытания своих изобретений в свободном падении и на планирующих парашютах… То, что он писал эту книгу не инвалидом-калясочником, и вообще остался жив, он обязан не столько личному проворству в трудных ситуациях, сколько мистическому везению и, может быть, своему боевому и тренированному ангелу-хранителю. Многократно обязан также славному коллективу больницы №35! Обладая неуёмной фантазией, изобретательностью и жаждой приключений, В.Моисеев постоянно попадал в смертельно опасные истории, и каждый раз ухитрялся из них выкрутиться.
Об Алексееве уже написано много книг, но эта раскрывает его с неожиданной стороны, со стороны, известной только очень близким людям. В какой-то степени книга В.Моисеева приоткрывает творческую кухню гениального российского учёного, ранее старательно секретившуюся. Когда спросили автора, что было самым трудным в работе над книгой, он ответил: «Самым трудным оказалось — писать правду! Ничего не придумать, не приукрасить, нигде не приврать! Бороться с самим собой за эту правду приходилось ожесточённо».

Встречный ветер

Пусть других ветер в спину, как листья, несёт,
Тех, кто в жизни отвык от усилья.
На попутном ветру неустойчив полёт,
И слабеют надёжные крылья. Будет жизнь. От причалов пойдут корабли.
Это будет сегодня и вечно.
Наклоняются сосны. И где-то вдали
Люди грудью ложатся на встречный!
Сергей Жуков, ЦКБ по СПК. Поэт и конструктор.

На пляже

Воскресенье в г. Каспийске для коллектива ЦКБ было объявлено выходным днём. Алексеев пригнал на городской пляж мощный катер на подводных крыльях. Были в катере водные лыжи и верёвка. Все, кто умел, стали кататься на лыжах. Но вскоре усилился ветер, увеличилась высота волны. Кататься стало трудно, и народ стал разбегаться по домам. И тут Ростислав Евгеньевич сказал мне:
-Давай, давай! Когда потяну — не сиди в воде, а сам вставай на лыжи!
Я надел лыжи и взял в руки перекладинку на конце верёвки. Страшно волновался. С первого рывка верёвки я выскочил на поверхность воды! Мотор катера взвыл! Это был какой-то ужас! Я прошибал гребень одной волны и с частью этой волны летел к следующей, прошибал её. А впереди вставала такая же огромная и зелёная. Подлетая к ней, я думал, что теперь уже воткнусь окончательно. Удар! Удар! Удар! Конца этому не было! В палку я вцепился мёртвой хваткой. Мышцы на руках и ногах окаменели. Для развесёлой банды в катере было кайфом — воткнуть новичка мордой в воду на полной скорости. За рулём был Алексеев.
Катер с пляжа примчался к дамбе завода, уходящей в море, и остановился. Я не упал, а тихо погрузился в море. Сил влезть на катер не было. Я поднял руки. Специалисты с бицепсами ухватили их и дёрнули вверх. Мои мослы загремели по деревянному планширю на борту катера. Воскресный отдых на воде кончился. Поднимался шторм.
От Махачкалы до Баку,
Волны катятся на боку.
И, качаясь, бегут валы.
От Баку до Махачкалы!

Горные лыжи

В своём кабинете в Горьком какому-то скромному мужичку Алексеев показал на меня пальцем и сказал:
-Этого товарища запиши в горнолыжную секцию. Он хорошо стоит на ногах…
Так почти добровольно я стал горнолыжником. Этим мужичком был Алексей Алексеевич Флоринский — человек удивительный. В ЦКБ он руководил химлабораторией, всю жизнь катался на горных лыжах, без промаха бил по летающим тарелкам.
*(ЦКБ по СПК — Центральное конструкторское бюро по судам на подводных крыльях Министерства Судостроительной промышленности).
Умер Алексей Алексеевич прямо на Окской горнолыжной трассе на руках друзей — спортсменов. Именно он дал толчок развитию полётов на планирующих парашютах в г.Горьком. В ЦКБ его любили.
Под его руководством, обклеивая эпоксидкой и стеклотканью солдатские ботинки, я создал ботинки горнолыжные высотой почти до колена. Купил палки, очки, перчатки и начал кататься плугом. Лыжи выдала секция. На лесистом склоне реки Оки высотой сто метров мы прорубили две трассы. Установили бугельный подъёмник.
Ещё одну трассу оборудовали на Горьковском море у церкви в селе Матренино в двух километрах от филиала ЦКБ. Для обогрева и чтобы перекусить в тепле, купили дом. Трассу осветили, установили подъёмник, наладили музыку. Катайся хоть всю ночь!
Соревнования по горным лыжам в ЦКБ проводились часто. Я быстро понял, насколько опасен этот вид спорта. Брать первые места на этих соревнованиях мне мешала осторожность, приобретённая в парашютном спорте. (Переломы просто ненавижу!)
В те времена я был уже в сборной области и имел двести пятьдесят спортивных прыжков. Прыгал ночью, на воду, из штопора, из второй кабины. В свободном падении крутил акробатический комплекс за пятнадцать секунд. В него входили — две спирали и два сальто. Сигнал вида комплекса (левый, правый, смешанный) выкладывали на земле после того, как спортсмен покидал самолёт. Я подготовил около двухсот парашютистов и не раз побывал в опасных ситуациях.
А на горных лыжах я всегда спускался на скорости, которая была мне по силам, поэтому шампанское мне не доставалось. Но я был рад и бронзовой медали, полученной иногда по сумме очков всех упражнений. Алексеев же или брал первое место, или улетал в кусты и покидал соревнования.
Весной большой группой выехали в горнолыжный лагерь в Цейское ущелье.
Многоместные холодные комнаты, удобства во дворе. Начинаем устраиваться. Алексеев должен приехать позднее на своей «Волге». И тут в комнату влетает крошка! Ну, к р у г о м хороша! Мы просто обалдели. Глазищами луп — луп!
-А где Слава? Это десятая комната?
-Да, десятая, но здесь, девушка, нет Славы. Есть два Серёжи, Володя, а Славы нет…
Она убегает. И тут вдруг до нас начинает доходить — а уж не Ростислав ли Евгеньевич приехал? Это для нас он доктор технических наук, лауреат Ленинской и Государственных премий, создатель крылатых судов, сверхсекретная фигура, вертящая тысячами людей, четырьмя филиалами на морях со своим флотом и авиацией, а для нее — просто Слава! Стук падающих тел…

Горнолыжный лагерь Цей

Она стояла с лыжами на автовокзале в Орджоникидзе в полном унынии: автобус в альплагерь Цей будет только завтра! И вдруг черная «Волга», и обворожительная улыбка:
— Девушка, Вам не в Цейское ущелье?
Этакий крупненький подарок судьбы!
В молодёжном коллективе он был своим. Его просто обожали. Он мог сесть на пол, снять обледеневшие мокрые ботинки с маленьких женских ног и отогреть эти ножки в своих огромных и всегда тёплых ладонях. Пожелания женщин и детей у него всегда были на первом месте, даже в ущерб работе.
В лагере ему выделили двухместную комнатку, и он перетащил меня к себе. Почему меня? Я думаю, потому, что я тоже не курил, не пил и плюс терпеть не мог грязную посуду. Я её тут же мыл!
Когда я первый раз пришёл к нему на кухню в Чкаловске, то был удивлён обилием посуды, которую давно не мыли снаружи. Оказывается, он мыл посуду под струёй горячей воды только изнутри. При этом он мыл её ёршиком, которым моют бутылки. А ёршик держал двумя пальцами.
Ну, очень человек не любил мыть жирную посуду! Я же узнал, что посуду моют также снаружи и с мылом еще в 1943 году, но это уже другая история. Там же в Чкаловске я понял, что все люди делятся на две категории. Одна категория — это люди, которые моют посуду после еды, и другая, — которые моют её перед едой, как и руки.
Стоп, стоп, стоп, стоп, Моисеев! Не скачи, как блоха! Давай насчёт «ёршика…двумя пальцами » разберёмся!
Справедливости ради нужно отметить, что руки у Ростислава Евгеньевича сплошь и рядом бывали изранены. Свою машину он всегда ремонтировал сам. Не то, чтобы не доверял никому, но он гонял на ней так, что состояние машины, это был вопрос, зачастую, жизни и смерти. Говорят — хочешь сделать хорошо — сделай сам! А как прилипают руки к металлу в лютый мороз в поле на ветру знакомо, наверное, всем?
Когда приходится ремонтировать автомобиль лёжа под ним, то двинуть ручником по пальцу можно элементарно. И сколько времени нужно потом лечить этот палец, когда будет сходить ноготь? А как легко горит кожа, когда прижмёшься к раскалённому глушителю? И хочется ли потом мочить раны горячей и жирной водой при мытье посуды?!

Слесарь- интеллигент

Был однажды курьёзный момент. Приехал как-то на чкаловскую базу из столичного головного института корифей науки. Хотел познакомиться с Р.Е.Алексеевым. Чтобы избежать толкотни вокруг него, решил поймать его раньше всех. В проходной сказали, что он уже на базе и скорей всего в третьем домике. Ура!
Но, увы, увы. Во всех домиках тишина. Открыт только третий. Но и тут облом. В комнатах никого. В одной только комнате между столов и верстаков мотается долговязый работяга. Пилит, строгает, колотит молотком и очень куда-то торопится. На доктора технических наук и лауреата Ленинской премии явно не похож. Корифей решил устроить засаду и ждать.
Ждать скоро надоело, да и сомнения стали одолевать.-
-Будьте любезны. А Вы кем здесь работаете?
Работяга отложил инструмент. Глаза какие-то хитрые.-
-Я, — слесарь-интеллигент.-
-А не скажете, когда придёт Алексеев?-
-А я уже здесь. —
-Да-а-а-а-!!!….(Немая сцена).
Всю свою жизнь Р.Е. работал не только головой, но и руками. Иногда быстрее сделать самому, чем объяснять. Да иногда потом ещё и переделывать.-
Но вернёмся на Кавказ.
Для меня это была первая горнолыжная зима, и катался я ужасно. На широкопараллельных и плугом. А Алексеев совершил очередной злодейский акт — он уговорил тренеров записать меня в его группу. Это была первая группа — группа самых сильных.
-Он быстро научится, — это был его аргумент.
А в лагере-то было целых ч е т ы р е группы новичков! В основном, они состояли из женщин. Там я был бы всё-таки человеком. Первое упражнение у них было — «оторвите руки от снега и встаньте прямо». Они учились и учились. В приятном коллективе. Шаг за шагом. Никто никого не презирал.
Я же в группе асов был сверхгадким утёнком. Кроме того, у всех было очень дорогое, модное снаряжение известных фирм. Лыжи, замки, ботинки, костюмы, перчатки, очки, шапочки, палки. Все разговоры в группе, в основном, шли об этом.
У меня же были самодельные ботинки и устаревшее провинциальное снаряжение. Это постоянное ощупывание моей одёжки презрительными взглядами утомляло зверски. Алексееву было легче. Слух о том, какая это важная и засекреченная фигура, разлетался мгновенно. Ему прощали проколы по оснастке и элегантности прохождения трассы.

На учебном склоне.

Наш инструктор — шкаф весом больше центнера — объясняет модный способ поворота — «нырок»:
-Намечаете точку поворота. Выносите палку вперёд и втыкаете её в эту точку. Опираясь на палку, ныряете вокруг неё головой вперёд. Есть поворот! Прошу всех повторить.
Вся группа выполняет поворот около инструктора. Я тоже. Каждому он делает замечания, даёт советы. Кроме меня. Меня он не видит в упор. Через какое-то время подхожу сам.
— Какие-то замечания для меня есть?
Пауза…Ему очень не хочется мне отвечать.
— Ну, ты катайся пока. Просто катайся.
Катаюсь, и катаюсь, и катаюсь…В конце занятий всё-таки подхожу ещё раз. Кажется, ему противно даже смотреть на меня.
— Вот этот парень, который приходит из аула…У него лыжи на валенках. Он катается лучше тебя…
Всё ясно — в группе я чужой! На душе мерзко. Придётся учиться глазами.
Много, много времени прошло, и до меня, наконец, дошло, что у инструктора была одна очень тайная и очень личная причина для того, чтобы не питать ко мне чувств умиления. «Причина» была потрясающей обаятельности. А я как-то неожиданно с ней подружился. Её добрые слова в мой адрес, вызывали у него сильную изжогу.
В один из дней люди стали смотреть куда-то вверх. Оказывается, один инструктор начал лесенкой подниматься по узкому гребню горы вверх направо. Значит, пойдёт скоростным спуском по
прямой. Через час он поднялся на полкилометра. Потом раздался ропот:
-Пошёл, пошёл!
Это было зрелище! На фоне белого снега среди скал вниз летел чёрный крест! Инструктор, чтобы уменьшить скорость и продлить полёт, встал в полный рост и раскинул руки. Публика выла от восторга! Площадка выхода была маленькой — всего метров сорок. Дальше камни. Ему вполне её хватило для классного торможения.
После него на гребень полезло сразу несколько человек. Полез Алексеев. Полез и я. Весь лагерь смотрел на нас. Для меня это было полным безумием. Но, видимо, очень хотелось что-то кому-то доказать.
Алексеев влез всего метров на триста. Однако спускаться стал не скоростным спуском, а слаломом. С меньшей скоростью. Это было неожиданно, но вполне благоразумно. Очко всё-таки сработало! Я же попал в моральную ловушку.
Подо мной было триста метров. Спускаться слаломом я не мог — для разворотов мне не хватало места — камни рядом. Соскальзывать или спускаться лесенкой под пристальными взглядами всего лагеря было невозможно. Спрашивается — зачем поднимался? Чтобы портить трассу? Не знал, что так опасно? Может просто коленки затряслись или пелёнки отсырели? С какой высоты идти скоростным спуском мне было уже безразлично — всё равно с музыкой! И я стал подниматься дальше. Добрался до места, с которого стартовал инструктор. Красота неописуемая, но дело-то дрянь!!! C пятисот метров скоростным спуском по прямой?! Ладно, деваться некуда… Оттолкнулся — и двинул вниз.
Откуда-то появился тихий ноющий звук. Вот тебе, бабушка, и музыка…Стало жутко. Позднее понял — это на скорости заныли лыжи. Каждый толчок ступеньки лесенки, протоптанной инструктором, по моим лыжам на этой зверской скорости и образовывал этот похоронный вой.
Может, всё-таки попробовать тормознуть? Но тут же получил жесткий намёк по ногам – качусь, как по рельсам на колёсах с ребордами, камни по обе стороны совсем рядом — лучше не трогать! Нужно просто поближе к людям. Тайная мысль — уносить будет легче и быстрей.
Площадку торможения я проскочил в доли секунды. Чтобы хоть как-то тормознуть, упал на снег. Новичкам, говорят, везёт! Потом я прошёл всю траекторию торможения. Три раза я втыкался в снег и перелетал камни. Тогда у меня был очень тренированный ангел-хранитель. И ещё я понял, что человек порой устаёт всё время быть осторожным. У него сдают нервы, и тогда он совершает безумные поступки.

8 марта 1971 года

В это время в Цейское ущелье пробирался праздник 8 марта. Дизайнер ЦКБ Сергей Швецов тайно начал рисовать праздничную стенгазету. Я ему помогал. Алексеев организовал изготовление памятных медалей для всех женщин лагеря. От котельной принесли сучки анчара. Их пилили под углом, полировали. И потом самодельным паяльником Доктор выжигал на медальках мчащуюся по склону фигуристую горнолыжницу.
На обратной стороне медали — 8 марта 1971 г., Цей и автограф Алексеева. Женщин оказалось много, и работа шла всю ночь. В комнате стоял ядовитый дым анчара. К утру все были отравлены и ходили, как чумные. Живы остались только потому, что утром ушли кататься на лыжах и продули лёгкие горным сосновым воздухом.
Условия в лагере были скверными. Начальником лагеря оказался какой-то местный авторитет. В комнатах было холодно. Уголь для нашей котельной горел в домах аула, где жил начальник. Питание мерзкое. Мутная похлёбка, в которой плавал недожаренный тухловатый лук, и на второе комок рожек, сваренных на воде с соусом непонятного рецепта.
Говяжьи туши, масло и другие съедобные продукты сразу увозились в аул. Удобства во дворе, а баня не работала. Спортсмены начальника не любили. Назревал бунт.
И тут 8 марта. В столовую на торжество собрался весь лагерь — инструкторы-боги, горнолыжники и сам начальник лагеря. С кухни несло чем-то несъедобным. Мрачные спортсмены сели за огромный стол под тусклой лампочкой. В зале был колотун. Начальник на ломаном русском языке предельно долго делал доклад. Учил жить. Утомил основательно. Но праздник есть праздник. Праздник нужно было спасать!
Повисла гнетущая тишина.
Я встал и сказал, что лично для меня женский праздник всегда был особенным, в этот день всегда происходило что-то необычное. Всегда ставилась какая-то вешка в моей биографии. Началось с того, что я родился именно в этот день.
Раздались угрюмые голоса:
-Врёт! Врёт, конечно!
Но я к этому был готов. Я положил на стол паспорт!
-Да, действительно!
-И произошло это ровно 40 лет назад.
Мрачный голос:
— Проверь.
— Точно!
— Дальше — больше! Я женился в этот день! И произошло это ровно двадцать лет назад!
Паспорт уже ходил по рукам, зал гудел.
— И вот сейчас я стою перед вами. Уже кончился день, и ничего ещё не произошло!
На дворе уже темно и ни-че-го! Но!!! Кругом столько необыкновенно красивых горнолыжниц. Их глаза загадочно мерцают. И я чувствую, что сейчас что-то начнётся. И я призываю всех — не сдерживать себя, идти навстречу друг другу и ставить, ставить, ставить свои вешки всем, всем, всем! Да здравствуют здоровенные вешки!
Да здравствует женский праздник!
Да здравствуют горнолыжницы Цейского ущелья — самые хорошенькие горнолыжницы страны! Не дадим им состариться без внимания! Пусть их тепло не остынет в этих снегах понапрасну!
Я продолжал бы дальше, но поднялся невероятный гвалт и аплодисменты. С противоположной стороны стола вскочила, ну, оч-чень симпатичная девушка, обежала вокруг стола и под общие вопли восторга стала меня целовать.
Началась оргия, вакханалия, групповой экстаз! Из карманов вытаскивали вино, краковскую колбасу и кульки с соевыми конфетами «Кавказ». Пили на брудершафт и целовались. Врубили музыку. Кто-то открыл дверь и форточки. Морозный воздух врывался белыми клубами. В этом тумане все танцевали, ели рожки на воде со смертельным соусом белого цвета и даже с выражением пели: «Милая моя, солнышко лесное…» Праздник получался отличным!
Стройные, румяные горнолыжницы утаскивали куда-то Алексеева, а он дарил, дарил, дарил им медали из анчара. Наша Зоя Рутина пыталась его спасти, но амазонки умело и быстро её блокировали. Зоя — отличная спортсменка, спортом занималась всю жизнь. Прыгала с парашютом, ныряла на одном дыхании на глубину 20 метров, чемпионка ЦКБ по горным лыжам и лёгкой атлетике.
Но среди амазонок, как потом оказалось, были четыре баскетболистки из сборной СССР, две толкательницы ядра, гребцы и метательницы молота. Трудно защитить хорошего человека, если тебя всё время держат в воздухе на высоте баскетбольной корзины. Шансов у нее не было…Праздник было не остановить, и Алексеева от амазонок уже не спасти. Как фейерверк, всё вырвалось на улицу, в снег, грохнуло и разлетелось по комнатам и кто куда!

После праздника.

Красавицей напротив оказалась москвичка из сборной СССР по волейболу. Фамилия тоже хороша — Берёзкина! Она рассказала мне свою грустную историю. Рискуя карьерой, она сбежала со спортивных сборов и приехала сюда из-за инструктора-горнолыжника, а с инструктором приехала его жена и пасла его день и ночь. Особенно ночь. Этим инструктором оказался инструктор нашей группы, наш стодвадцатикилограммовый шкаф! В прошлую зиму жены с ним не было, и он обучил Берёзкину многому (индивидуальный подход), в том числе, и классно кататься по склону.
Обаяние Берёзкиной было колдовским. Интонации её низкого голоса, отдельные фразы оставались в памяти ещё долгое время.
На следующий день я прилежно делал повороты. Левый, пауза, правый, пауза, левый…
И вдруг мимо мелькнула Берёзкина.
— Моисеев, догоняй!
Лыжи у меня с-а-ми повернулись вниз. Вот колдунья-то! Меня понесло вниз по прямой! Проход был узким. По бокам — скалы. Но выбора не было. Проход все сразу освободили. Стало тихо. Птицы перестали петь.
Мимо нее я прошёл со свистом! Внизу поперёк трассы стояло двухэтажное здание администрации и столовой. Хотя, почему — стояло? Оно и сейчас стоит. Мне всё же удалось затормозить!!!…Ко мне очень близко подъехала Берёзкина и тихо, тихо, глядя в глаза, сказала своим низким голосом:
— Владимир Васильевич, Вы — опасный мужчина!
Место это действительно было опасным. Уж очень узкий проход между скал. Именно здесь через какое-то время случилась неприятность.
Незадолго до этого в лагере появился очень приветливый юноша, на редкость талантливый горнолыжник. Он сразу очаровал всех. Ему тут же предложили обучать группу. Доктор частенько общался с ним.
И сразу у нового инструктора появилась персональная ученица. Абсолютно юная и полный ноль («оторвите руки от снега») в горных лыжах. Они не расставались ни днем, ни ночью. У женщин пересудов было много. Но через четыре дня она не отставала от него на склоне!!!!!! На большой скорости она ходила за ним, как будто привязанная невидимой верёвочкой. Сразу было видно, что это пара от бога. У него были лыжи суперкласса. Он копил деньги на эти лыжи несколько лет. Таких не было ни у кого, даже у Алексеева.
Так вот…Юноша шел через этот проход на огромной скорости. Проход оказался занят, и он прыгнул на скалы. Ноги он переломал, а лыжи можно было выбросить. Через неделю он, смущённо улыбаясь от всеобщего внимания, с гипсом на ногах выбрался на костылях погреться на солнышке.
Раз пятнадцать в месяц на склоне случались переломы и, примерно, один-два раза в месяц пострадавшего увозили отсюда навсегда. До сих пор стоит в ушах этот протяжный крик, перекатывающийся по цепочке вдоль склона: «А-а-к-и-ю-ю-у-у!» И мороз по коже! Это значит, что опять с кем-то несчастье. Акия — лёгкая алюминиевая лодка с четырьмя торчащими вверх ручками. В ней увозят с горы людей.

Акия

В лагере работал хирург. Он тоже катался, но мало. Статный, румяный, с кудрявой чёрной бородой. У него был свой вагончик и масса хорошеньких пациенточек. Хирург пользовался огромной популярностью у горнолыжниц, особенно у нулевой группы. Нулевая группа вообще не каталась, но у неё были самые красивые горнолыжные костюмы и купальники.
Горнолыжницы обычно загорали где-нибудь на солнцепёке в лесу, где нет ветра. Сквозь костюмы и купальники загар приставал плохо — поэтому их снимали. Горнолыжные трассы проходили рядом, и иногда начинающие горнолыжники, не справившись с разворотом, со-вер-шен-но случайно вылетали на такой нудистский пляж. Самые хорошие фотографии получались всё-таки у Ростислава Евгеньевича. Кроме расторопности у него был художественный вкус. В ЦКБ существовала традиция — после отпуска в горах в вестибюле вывешивали огромную фотогазету.
Один снимок Алексеева — горы ночью — до сих пор у меня в глазах. Он был талантливым фотохудожником. К сожалению, такая фотогазета не висела более двадцати минут. Крутые блюстительницы морали сразу звонили в партком, профком и режим, и газету снимали. А ведь наши горнолыжницы сто очков вперёд могли дать по красоте тела и махам обнаженным, и негритянкам из цветных журналов. Да ещё на фоне сосновых лап и снега, да ещё в чёрных очках. Это вообще фантастика! И ещё в Цейском ущелье было очень сильное эхо. Только кричать было не принято — могли пойти снежные или каменные лавины.
На трассе встречаю Сергея Швецова. (Это алексеевский дизайнер и прекрасный горнолыжник.)
— Здорово.
— Здорово.
— Сколько?
— Что сколько?-
-Сколько вешек вчера поставил? Я заходил к вам. Алексеев сказал, что ты ушёл вешки ставить.
Та-а-к… Из меня кое-кто делает юмор! Ладно… Припомним.

Месть

Рано утром по морозцу я побежал в деревянное строение в лесу (удобства во дворе) и по дороге встретил горнолыжницу. Она была стюардессой.
— Мы вашу книжку изучили. Забегите, мы вам её отдадим.
Возвращаясь, я сразу побежал на второй этаж к знакомой комнате. За дверью большой шум, хохот, возня. Мне кажется, там дрались подушками. Я постучал. Всё стихло. Потом стук голых пяток по полу, скрип кроватей.
— Входите!
Из-под одеял высовываются озорные физиономии и кое-где голые ступни с розовыми пятками.
— Вон ваша книжка на тумбочке. Спасибо!
Я взял книжку — и к двери. Спиной чувствую, что меня очень хотят навернуть подушкой. Как только я закрыл дверь, там продолжился бой. Кажется, есть шикарный момент для мести!
Я по натуре не кровожадный, но за Доктором уже очень много накопилось.
— Ростислав Евгеньевич, я принёс книгу из 18-ой комнаты. Стюардесса отдала. Они очень просят кофе.
Одеяло летит в сторону. Доктор бегает по комнате. В трёхлитровой стеклянной банке огромным кипятильником моментально кипятит воду, сыплет в неё кофе, сахар. Хватает печенье. Горячую банку берёт горнолыжными перчатками и бежит на второй этаж к подружкам в ночных рубашках. Я с подлым восторгом представляю немую сцену у дверей.
— Кофе в постельку заказывали?
На всякий случай смываюсь из комнаты. Зачем мне лишние вопросы? Весовые категории разные. Но днём я стал уже что-то сомневаться в успехе акции возмездия. Уж очень все выглядели счастливыми. Да и кофе выпили. Все три литра выдули… Ну, да ладно. Будут ещё моменты. Посчитаемся…Правда, возмездие всё как-то откладывалось. Доктор то руки сожжёт до костей, то в скелете что-нибудь сломает.
Одно его совершенно жуткое падение на горе мы наблюдали всей цекабешной командой. Дело было так.
Вся наша группа спустилась и встала в очередь на подъёмник. Р.Е. задержался, и, я думаю, не случайно — хотел показать, как это делается! И вот идёт!
На совершенно бешеной скорости. И тут одна лыжа закантовывается и отстёгивается. Доктор начинает биться о склон. Отскакивает, перевёртывается в воздухе, — и снова удар по склону. Кажется, этот кошмар никогда не кончится. Над ним хищно, как копьё, летит отстегнувшаяся лыжа.
Наконец тело останавливается головой вниз. Рядом с головой втыкается в снег лыжа. Она бесшумно раскачивается над ним. Когда оцепенение проходит, кидаемся к Доктору. Смахнули снег с лица — лицо розовое. (При переломах лицо бывает серого цвета с капельками холодного пота). Открывает глаза, тихо смотрит. Посадили.…Кажется, переломов нет! Через пару дней потихоньку стал кататься снова.
Первый удар

Первый удар судьбы Ростислав Алексеев получил тринадцатилетним мальчишкой — с него перед всей школой публично сняли пионерский галстук. Его отец, земский агроном и страстный селекционер Евгений Кузьмич Алексеев, оказался «врагом народа». Кто надо сообщил куда следует о том, что агроном «сеет сорняки». И отправили агронома в Сибирь. Многодетная семья «врага народа» стала бедствовать и рассеялась по стране.
Ростислав устроился работать слесарем на радиоузел в Нижнем Тагиле. Всю свою жизнь он, как и его отец, стремился к творчеству, стремился всегда и во всём быть первым. Массу людей, десятки крупных организаций вовлёк он в круговорот своих интересов и фантазий.
Под руководством Алексеева были созданы суда на подводных крыльях: «Ракета», «Комета», «Метеор», «Спутник», «Вихрь», «Полесье», «Буревестник», «Чайка», катера «Молния», «Волга», малые и большие экранопланы: от «СМ-1» до «СМ-10», «КМ», «Орлёнок», «Лунь», «Волга-2».
Его обаяние и интеллигентность были потрясающими. Но находились-таки люди, у которых он вызывал злобу. Кому-то он, видимо, мешал в каких-то личных замыслах, кто-то просто ему завидовал, кто-то комплексовался из-за собственной неполноценности.
А уж чиновникам Алексеев был, как кость в горле, ни проглотить и не выплюнуть. «Уважить» не хотел, «советов» не слушал, ломился к цели, как танк. И, главное, совсем не был похож на них. Замыслы его у многих никак не укладывались в головах. Казались бредом шизофреника.
«Сальери» помельче прокалывали камеры его автомобиля, покрупнее — отнимали приобретённые для работы флот, самолёты, автомобили, плавучие мастерские, с таким трудом созданные для производства экранопланов филиалы ЦКБ, заводы, помещения, лаборатории, стенды, отнимали людей, проекты.
Алексеев построил фантастические корабли, в его жизни было много побед и наград, а неудачи и козни врагов не могли сломить его!
Но вернёмся в Цейское ущелье.

Ч П

Одна молоденькая женщина вовремя не отцепила бугель от движущегося троса подъёмника и закричала. В состоянии стресса она вцепилась в бугель намертво. Наш могучий инструктор был рядом и попытался сдернуть её с троса. Но женщина держалась крепко. Тогда он влез по ней до троса и стал отдирать её пальцы. Но, увы, увы! Это ему не удавалось. Вдвоём их стало поднимать вверх к поворотному ролику на конечной опоре. Как только её пальчики стало зажимать между роликом и тросом, она мгновенно отцепилась. В воздухе они перевернулись. Пампушка упала на нашего тяжеловеса и сломала ему ключицу.
Маленькая, но плотная жена инструктора оказалась настоящей тигрицей. Теперь уже она ненавидела всех. Инструктора увезли в Орджоникидзе, а жена осталась кататься в лагере. Ей очень хотелось найти пухленькую горнолыжницу и свести с ней счёты. Она рыскала везде и яростно кричала:
-Эта корова-а-а!!! Себе она ничего не сломала! Будет мне зарплату мужа пла-а-а-тить!
-Тить-тить-тить! -металось в горах испуганное эхо. На вершинах ворчали лавины.
Это было страшно! Бедную женщину прятали. Она даже в столовую не ходила. А в туалет — только ночью. И тут Берёзкина вдруг тайно уехала в Орджоникидзе навестить раненого. Вот уж действительно — любовь зла, полюбишь и козла! Жена инструктора каким-то звериным чутьём обнаружила отсутствие соперницы и бросилась в погоню.
Через пару дней вернулась очень грустная Берёзкина. По секрету она рассказала мне, что в больнице было побоище. Жена инструктора больничной табуреткой сломала ему вторую ключицу, повредила хорошенькую медсестру из местных и в шебел разнесла операционную. Ей, кажется, дали 15 суток. Благодаря хорошей спортивной подготовке сама Берёзкина не пострадала. Подробности я деликатно не выспрашивал.

Поиски

На реке Троце профсоюз ЦКБ построил свою турбазу. Построили около 20 домиков, столовую.
До сего времени турбаза пользуется успехом. Алексеев мечтал о такой базе ЦКБ в горах Кавказа в районе вечных снегов. Представляете — после нескольких дней работы на испытаниях и доводке экранопланов на дикой жаре каспийского побережья на субботу и воскресенье махнуть на свою горнолыжную базу и покататься на лыжах! Поваляться в снегу!
Такая турбаза на Кавказе пользовалась бы у работников ЦКБ и их семей не меньшим успехом, чем турбаза «Берёзка» на реке Троце. Всего 15 минут полёта на вертолёте с берега Каспия. Вертолёты для нас дефицитом не были.
Сговорились с Р.Е. ехать искать место для турбазы в ночь с пятницы на субботу.
После дневной работы на изнурительной жаре поздно вечером я пришел на его квартиру в Каспийске. Сварили две трёхлитровые банки мяса для питания в дороге. И он затеял еще печатать фотографии. Нет, он даже не двужильный, а больше…Ведь на работе ему досталось, я думаю, больше, чем мне! Но фотодело он обожал и, видимо, давно мечтал о свободных минутках.
Один раз он поразил меня тем, что сделал отпечатки с совершенно чёрного негатива. Снимочек был, правда, очень ценный. А я, как ни старался, но с этого негатива вообще ничего не смог отпечатать.
До глубокой ночи я помогал ему. Закреплял, промывал, сушил отпечатки и буквально падал от усталости, глаза слипались, и я мечтал только о том, чтобы ткнуться и заснуть. Наконец, легли спать.
— Полчасика поспим и поедем. Ночью на дорогах машин меньше, и скорость можно держать выше.
Про себя я подумал: уж раньше 8 утра, Вы, сударь, не сможете оклематься…И тут он затеял какой-то конструкторский разговор. Я стал отвечать. Он молчит. Прислушался, а он уже спит! Ну, Доктор, даёт! Ещё один фортель был в запасе! Заснул на половине фразы. Ещё один талант — способность засыпать и просыпаться по внутренней программе.
И вдруг он меня будит! В комнате уже свет горит.
-Вставай, вставай! Полчаса прошли. Выноси это всё на улицу. В машине ещё поспишь.
Мама миа! Я почти ничего не соображаю. В голове просто жжение какое-то. Засунули всё (монатки и еду) в «козлик». Я пал на заднее сиденье. Гнали, как всегда, дико. В направлении Баку. Вдвоём.
Когда я оклемался, было уже светло. «Козлик» воет, подпрыгивает и вертится, как взбесившийся. Доктор крутит баранку так, что руки мелькают. Я летаю по заднему сиденью. Выглядываю в окно, и мне становится плохо: мы скачем и скользим юзом на самом краю пропасти. Справа — стенка, а дальше вверх склон, покрытый тающим снегом. Слева — пропасть метров двести — триста, потом откос, обрывающийся в ущелье. Кое-где на откосе валяются разбитые машины. Думаю, что улетели они туда с людьми, хотя скелетов я не разглядел ни разу. Горы покрыты снегом.
Нашли — таки, блин, снега летом!
Дорога, видимо, на какой-нибудь ванадиевый рудник. Две глубоченные колеи, прокопанные, скорей всего, огромными самосвалами. Колеи заполнены водой. Снег тает, и ручьи текут на нас сверху и дальше через дорогу отправляются в пропасть. Конечно, в самосвале на такой дороге водитель может и поспать — из колеи не выскочишь.
Наш «козлик» по колее ехать не может — садится на дорогу пузом. Доктор ведёт «козла» правыми колёсами между колеями, а левыми — по самому краю обрыва. Дорога глинистая, и машину всё время заносит. Поэтому он и крутит баранкой, как на гонках. Когда нас заносит вправо, на стенку, это ещё терпимо. Но, когда влево, это невыносимо. Доктор уже выкрутил полностью колёса вправо, а козёл всё скользит и скользит, и норовит прыгнуть в пропасть!
— Проснулся?
C большим трудом расслабляю мышцы живота.
— П-п-роснулся.
Правой рукой я держусь за ручку дверки. Через час такой езды нервы мои не выдерживают, и я, как можно бесшумнее, отпираю дверку и держу её в руках. Он сидит впереди и слева. Случись лететь — шансов выпрыгнуть у него никаких. А я, пёс, вроде как бы, уже сказал ему «до свиданья». Конечно, это был животный страх, и справиться с ним в этот раз мне не удалось. Уж лучше бы я закрыл голову шапкой и пытался спать.
…Это место для турбазы мы тоже забраковали. Два дня шастали по горам, но подходящего не нашли. Когда легли спать в ночь на понедельник уже в Каспийске, он сказал:
— А дверочку-то ты открыл…
Я сразу зачирикал. — Открыл, Ростислав Евгеньевич. Уже терпенья не было никакого.
— Пассажиру всегда труднее. Мне бояться было некогда — нужно было работать.
Доволен, как слон. Достал-таки героя. А слух у него просто звериный!

Человек-магнит

Р.Е.Алексеев был человеком-магнитом. Как к могучему магниту притягиваются железные опилки, так и к Алексееву притягивались люди. Силовые линии его магнитного поля были очень разные, и их было много.
Здесь и его неимоверное обаяние, и его удивительные таланты, и фантастически интересная работа по созданию кораблей будущего.
Было в нём что-то ещё. Неизученное и мистическое. Видимо это «что-то» шло по его генетическим формулам.

База

В своё время чтобы иметь только своё пространство для исследовательских работ Р.Е. на красивейшем берегу реки Троцы в Чкаловском районе Нижегородской области основал базу.
Командированные жили в бревенчатых финских домиках в лесу. Удобства во дворе. В таких домиках были и конструкторские и производственные помещения, стояли верстаки и станки. Удобство было в том, что соратники были оторваны от семей, бытовых забот, и могли работать в любое время суток с небольшими перерывами на перекус и сон. То есть так, как работал сам Алексеев все свои годы жизни. Удобно было и то, что на базе чужие глаза и уши были очень заметны. Их было легче блокировать.
Столовая первые годы была в большущей военной палатке. Зимой она обмерзала как якутский чум. Внутри всё было еле видно из-за пара. Огромные тарелки наполняли по самые края немыслимой бурдой и нести их к столу по обледеневшему настилу из досок было проблемой. Котлеты были огромной длины и состояли в основном из хлеба. Но они очень пахли мясом. Обслуга видимо нещадно воровала. Но это считалось местной экзотикой и мало кого волновало.
Тут зарождался отличный научный городок, предназначенный для создания летающих кораблей. В изрядной степени это был лагерь мыслителей, запорожская сечь и вольница. Кроме дикого азарта в работе, здесь царствовал дух изобретательства вообще и дух освоения новых технических видов спорта. Каждый не жалел труда и времени, чтобы показать на что он способен.
Вновь прибывающие очень быстро становились ещё более спортивными, азартными, а порой и диковатыми. В Российских глубинках в лесах на берегах рек такие явления прослеживаются.
Заводил было много, но главным заводилой был Алексеев. Он раскручивал эти циклоны.
Появились водные лыжи, виндсерфинги, горные лыжи, дельтапланы, буксируемые планирующие парашюты. Чем новей и страшней забава, тем лучше. Я мечтал об аэроклубе в рамках нашего ЦКБ. Взлётная полоса была. Самолёты были свои. Вот только всякие начальнички были против. Один (кличка-«Спящий») заявил так: — «пока я здесь сижу, ни один самолёт со взлётной полосы не взлетит!» А сидел долго, зараза…
Озорства, приколов, розыгрышей предостаточно. Ухо нужно было держать востро.
Одного сотрудника с высшим образованием из хорошей этнически интеллигентной семьи подначили встать на водные лыжи и, как только это произошло, Ростислав Евгеньевич, не дав мыслителю времени опомниться, стал дико разгонять катер. Интеллигентный товарищ (позднее он стал учёным, стал начальником умственного отдела, стал писать книги) быстро понял, что дело-то дрянь и добром всё равно не кончится. Он просто сел на воду. Скорость уже была зверская.
Сейчас, когда водные лыжники прыгают через трамплин или катаются на пятках, так у них, извините, кожаные трусики и напротив прямой кошки пришита защитная пластина. А тогда? Кто знал эти тонкости? Разве только Р.Е. Ну, и получилась в тот момент могучая клизма холодной воды из реки Троцы…Вреда клизма не принесла, а уж лесные дикари, конечно, веселились.

Водные лыжи. Юмор на воде

Однажды прекрасным летним днём на Троце после работы Алексеев организовал катанье на водных лыжах. Все были в этом деле, кроме него, новички. Человек одевал лыжи, входил до плавок в воду, брал в руки палочку на конце верёвки и Р.Е. его дёргал. Изо всех сил сотрудник цеплялся за верёвку, но силы человека и катера были неравными и, нахлебавшись воды, человек слетал с верёвки.
Когда все прошли эту водную процедуру, Р.Е. сказал:
-Да, я думал, что хоть один из вас догадается, как это делается. Ну, смотрите.
Он зашёл поглубже, сел в воду, выставил носки лыж из воды, а верёвку провёл между ними.
-Давай!
-Есть давай!
Накатавшись, он обучил кататься всех.
Не навредишь — уважать не будут!
Лично меня всегда огорчало то, что я так и не сумел научиться кататься на одной лыже. Обидно мне всегда было, однако. Алексеев на одной лыже гонял, конечно. Мне же только иногда удавалось продержаться на одной лыже всего несколько секунд, а потом я снова втыкался в воду. Да и на горных-то лыжах он ходил на параллельных, а я, или плугом, или на «широкопараллельных».
Хотя и был я на 14 лет моложе, но и на беговых лыжах угнаться за ним не мог. Силищи и талантов природа ему отвесила капитально. Не пожмотилась! На тренировках Алексеев был просто зверь.
Была у него такая философская бзиг-идея: — «Длительную творческую работу можно вести только в сочетании с изнурительными тренировками.»
И постоянно Р.Е. подстраивал состязания. Хлебом не корми, но нужно ему гоняться. А когда надерёт, то такой становится счастливый, такой распронадовольный. Просто светится! Сколько десятков лет прошло, а как вспомню сияющий образ, так и сейчас аж трясёт от злости! Спортивный азарт получался, однако. Почище казино и домино вместе взятых. С этих гонок я домой порой приползал чуть живой от усталости.

Виндсерфинг

Все новые технические виды спорта, которые где-то в мире появлялись, у нас шли на ура. Виндсерферы начали делать сами. Лучшие аэрогидродинамические мыслители ЦКБ по СПК разработали геометрию досок. Создали прессформы для днища и палубы. Разрабатывали форму паруса (естественно, с «пузом»), делали мачту, ручку, киль, шарнирный узел. Увлечение было повальным.
Обучение и азартнейшие соревнования проводились в «лягушатнике». Так назывался берег рядом с базой. Был там сосновый бор и мелкий песочек на дне реки. Страсти кипели африканские. Сейчас-то я начинаю понимать, в чём феномен этого ненормального азарта в виндсерфинге.
Возьмём всё на личном примере. В своё время научился я ходить вертикально. Окончил детсад. Учился ещё 15 лет. Проработал 10 лет. На работе вроде как уважают. Дома тоже. Вот и папа пришёл говорят. В зеркало посмотришь — нормально всё. Галстук одел — вообще красавец! А прихожу в лягушатник, снимаю штаны и всё — я уже никто! Там уже кое-кто научился на серфинге кататься и держится с большим достоинством!
Влезаю и я на доску на коленки. Надо вставать на ноги. Доска похабно дрыгается. Я тоже дрыгаюсь, стараюсь её успокоить. Мышцы напряжены до предела. Начинаю вставать и, — хрясь, — доска летит в одну сторону, я лечу в другую! Посрамлённый и мокрый выныриваю и, как ни в чём ни бывало, снова лезу на коленки. Пытаюсь встать и, — тресь, — лежу поперёк доски. Ушибленный, мокрый и сконфуженный. На берегу улыбаются. Лезу снова и, — снова в полёт над водой. Все уже хихикают. «Чарли, Чарли, смешной чудак.»
А люди-то уже катаются! А я всё ныряю. Публика хохочет. И чем больше я злюсь, тем глубже ныряю. Кто-то уплыл кататься к другому берегу реки. А я всё ныряю в лягушатнике. Чувствую себя неуклюжим недотёпой, неумехой, недоразвитым, детсадовцем. Вот это и цепляет! Появляется спортивная злость. Тяп, шлёп, бульк, бзынь! Это необыкновенное ощущение «молодости»!!! Все кругом умнее тебя. А у тебя светлое будущее всё ещё впереди.
Великая штука — виндсерфинг! Когда овладеешь, можно учить других, надрать, ну хоть кого-нибудь, хоть одного, в соревнованиях. Уплыть далеко. Тихо подплыть к цаплям. Можно обучать хорошеньких сотрудниц.
Тот интерес к спортивным выкрутасам на вновь появляющихся в мире технических средствах был так велик ещё потому, что эти выкрутасы происходили в среде, где должны двигаться наши летающие корабли. Всем хотелось почувствовать эту среду на своей шкуре.
К примеру, движение на горных лыжах по свежему рыхлому снегу мало, чем отличается от движения на лыжах по воде. Набегающие вода и снег так же относятся и к деталям корабля, как к вашим ногам и лыжам. Получалось, что сотрудники ЦКБ не расставались с рабочей средой ни на работе, ни на отдыхе. Метод погружения, однако!